Неточные совпадения
Константин Левин чувствовал себя нравственно припертым к
стене и потому разгорячился и высказал невольно главную причину своего равнодушия к
общему делу.
«Ребята, вперед!» — кричит он, порываясь, не помышляя, что вредит уже обдуманному плану
общего приступа, что миллионы ружейных дул выставились в амбразуры неприступных, уходящих за облака крепостных
стен, что взлетит, как пух, на воздух его бессильный взвод и что уже свищет роковая пуля, готовясь захлопнуть его крикливую глотку.
Какие бывают эти
общие залы — всякий проезжающий знает очень хорошо: те же
стены, выкрашенные масляной краской, потемневшие вверху от трубочного дыма и залосненные снизу спинами разных проезжающих, а еще более туземными купеческими, ибо купцы по торговым дням приходили сюда сам-шест и сам-сём испивать свою известную пару чаю; тот же закопченный потолок; та же копченая люстра со множеством висящих стеклышек, которые прыгали и звенели всякий раз, когда половой бегал по истертым клеенкам, помахивая бойко подносом, на котором сидела такая же бездна чайных чашек, как птиц на морском берегу; те же картины во всю
стену, писанные масляными красками, — словом, все то же, что и везде; только и разницы, что на одной картине изображена была нимфа с такими огромными грудями, каких читатель, верно, никогда не видывал.
А в
общем было скучно, и Самгина тихонько грызли тягостные ощущения ненужности его присутствия в этой комнате с окнами в слепую каменную
стену, глупости Дронова и его дамы.
Другой же пан, сидевший у
стены, более молодой, чем пан на диване, смотревший на всю компанию дерзко и задорно и с молчаливым презрением слушавший
общий разговор, опять-таки поразил Митю только очень высоким своим ростом, ужасно непропорциональным с паном, сидевшим на диване.
Он оттягал после необычайных усилий
стену,
общую двум домам, от обладания которой он ничего не приобретал.
Еще в семи — и восьмидесятых годах он был таким же, как и прежде, а то, пожалуй, и хуже, потому что за двадцать лет грязь еще больше пропитала пол и
стены, а газовые рожки за это время насквозь прокоптили потолки, значительно осевшие и потрескавшиеся, особенно в подземном ходе из
общего огромного зала от входа с Цветного бульвара до выхода на Грачевку.
Наступила тяжелая минута
общего молчания. Всем было неловко. Казачок Тишка стоял у
стены, опустив глаза, и только побелевшие губы у него тряслись от страха: ловко скрутил Кирилл Самойлу Евтихыча… Один Илюшка посматривал на всех с скрытою во взгляде улыбкой: он был чужой здесь и понимал только одну смешную сторону в унижении Груздева. Заболотский инок посмотрел кругом удивленными глазами, расслабленно опустился на свое место и, закрыв лицо руками, заплакал с какими-то детскими всхлипываниями.
Пробоины в крышах и
стенах заделывались, выбитые стекла вставлялись, покосившиеся Двери навешивались прямо, даже пудлинговые, отражательные, сварочные и многие иные печи не избегали
общей участи и были густо намазаны каким-то черным блестящим составом.
Первый месяц тюрьмы Степан не переставая мучался всё тем же: он видел серую
стену своей камеры, слышал звуки острога — гул под собой в
общей камере, шаги часового по коридору, стук часов и вместе с [тем] видел ее — с ее кротким взглядом, который победил его еще при встрече на улице, и худой, морщинистой шеей, которую он перерезал, и слышал ее умильный, жалостный, шепелявый голос: «Чужие души и свою губишь.
И между тем там, за этими толстыми железными затворами, в этих каменных
стенах, куда не проникает ни один звук, ни один луч веселого божьего мира, есть также своего рода жизнь; там также установляются своеобразные отношения, заводятся сильные и слабые, образуется свое
общее мнение, свой суд — посильнее и подействительнее суда смотрительского.
Известно давно, что у всех арестантов в мире и во все века бывало два непобедимых влечения. Первое: войти во что бы то ни стало в сношение с соседями, друзьями по несчастью; и второе — оставить на
стенах тюрьмы память о своем заключении. И Александров, послушный
общему закону, тщательно вырезал перочинным ножичком на деревянной
стене: «26 июня 1889 г. здесь сидел обер-офицер Александров, по злой воле дикого Берди-Паши, чья глупость — достояние истории».
Прежде всего большой дом был исправлен внутри: мраморные
стены в зале, лопнувшие в некоторых местах, были сделаны совершенно заново; гостиная оклеилась начавшими тогда входить в употребление насыпными суконными обоями зеленого цвета; боскетная была вновь расписана; но богаче всего, по желанию Катрин, украсилась их
общая с супругом спальня: она вся была обита в складку розовым штофом; мебель в ней имела таковую же обивку.
Общая воинская повинность есть для правительств последняя степень насилия, необходимая для поддержания всего здания; для подданных же она есть последний предел возможности повиновения. Это есть тот камень замка в своде, который держит
стены и извлечение которого рушит всё здание.
Учреждение
общей воинской повинности подобно тому, что случилось бы с человеком, подпирающим заваливающийся дом:
стены нагнулись внутрь — поставили подпорки; потолок погнулся — поставили другие; между подпорками провисли доски — еще поставили подпорки. Дошло дело до того, что подпорки хотя и держат дом, но жить в доме от подпорок уже нельзя.
В залах было грязновато, и уже с самого начала толпа казалась в значительной части пьяною. В тесных покоях с закоптелыми
стенами и потолками горели кривые люстры; они казались громадными, тяжелыми, отнимающими много воздуха. Полинялые занавесы у дверей имели такой вид, что противно было задеть их. То здесь, то там собирались толпы, слышались восклицания и смех, — это ходили за наряженными в привлекавшие
общее внимание костюмы.
Среди
общего волнения за
стеной раздались шаги: люди, стоявшие в дверях, отступили, пропустив представителей власти. Вошел комиссар, высокий человек в очках, с длинным деловым лицом; за ним врач и два полисмена.
Жозеф сделал из него человека вообще, как Руссо из Эмиля; университет продолжал это
общее развитие; дружеский кружок из пяти-шести юношей, полных мечтами, полных надеждами, настолько большими, насколько им еще была неизвестна жизнь за
стенами аудитории, — более и более поддерживал Бельтова в кругу идей, не свойственных, чуждых среде, в которой ему приходилось жить.
Прелестный вид, представившийся глазам его, был
общий, губернский, форменный: плохо выкрашенная каланча, с подвижным полицейским солдатом наверху, первая бросилась в глаза; собор древней постройки виднелся из-за длинного и, разумеется, желтого здания присутственных мест, воздвигнутого в известном штиле; потом две-три приходские церкви, из которых каждая представляла две-три эпохи архитектуры: древние византийские
стены украшались греческим порталом, или готическими окнами, или тем и другим вместе; потом дом губернатора с сенями, украшенными жандармом и двумя-тремя просителями из бородачей; наконец, обывательские дома, совершенно те же, как во всех наших городах, с чахоточными колоннами, прилепленными к самой
стене, с мезонином, не обитаемым зимою от итальянского окна во всю
стену, с флигелем, закопченным, в котором помещается дворня, с конюшней, в которой хранятся лошади; дома эти, как водится, были куплены вежливыми кавалерами на дамские имена; немного наискось тянулся гостиный двор, белый снаружи, темный внутри, вечно сырой и холодный; в нем можно было все найти — коленкоры, кисеи, пиконеты, — все, кроме того, что нужно купить.
Вот еще степной ужас, особенно опасный в летние жары, когда трава высохла до излома и довольно одной искры, чтобы степь вспыхнула и пламя на десятки верст неслось огненной
стеной все сильнее и неотразимее, потому что при пожаре всегда начинается ураган. При первом запахе дыма табуны начинают в тревоге метаться и мчатся очертя голову от огня. Летит и птица. Бежит всякий зверь: и заяц, и волк, и лошадь — все в
общей куче.
Ночь была тихая, лунная, душная; белые
стены замоскворецких домов, вид тяжелых запертых ворот, тишина и черные тени производили в
общем впечатление какой-то крепости, и недоставало только часового с ружьем.
По третьей
стене шел огромный книжный шкаф, сверху донизу набитый французскими романами, — все это, как бы для придачи
общего характера, было покрыто пылью и почти грязью.
Сравните литературу сороковых годов, не делавшую шага без
общих принципов, с литературой нынешнею, занимающеюся вытаскиванием бирюлек; сравните Менандра прежнего, оглашавшего
стены"Британии"восторженными кликами о служении высшим интересам искусства и правды, и Менандра нынешнего, с тою же восторженностью возвещающего миру о виденном в Екатеринославле северном сиянии… Какая непроглядная пропасть лежит между этими сопоставлениями!
Условиями этой мазурки требовалось, чтобы дамы сели по одной
стене, а мужчины стали по другой, напротив дам, и чтобы дамы выбирали себе кавалеров, доверяя имя своего избранного одной
общей доверенной, которою и взялась быть младшая дочь пастора.
Вокруг
стен чайной залы стояли черные столы и скамейки; их сдвигали в один
общий стол к чаю и завтраку.
Раздался
общий гул, ругань, на солдата свирепо двинулись человека три, помахивая руками, — он прислонился спиной к
стене и, давясь смехом, объяснил...
Обеспокоенный анонимным письмом и тем, что каждое утро какие-то мужики приходили в людскую кухню и становились там на колени, и тем, что ночью из амбара вытащили двадцать кулей ржи, сломав предварительно
стену, и
общим тяжелым настроением, которое поддерживалось разговорами, газетами и дурною погодой, — обеспокоенный всем этим, я работал вяло и неуспешно.
А Вавило Бурмистров, не поддаваясь
общему оживлению, отошел к
стене, закинул руки за шею и, наклоня голову, следил за всеми исподлобья. Он чувствовал, что первым человеком в слободе отныне станет кривой. Вспоминал свои озорные выходки против полиции, бесчисленные дерзости, сказанные начальству, побои, принятые от городовых и пожарной команды, — всё это делалось ради укрепления за собою славы героя и было дорого оплачено боками, кровью.
Хотя я ничего подобного m-lle George не видывал, но внутреннее чувство сказало мне истину, и я не разделял
общего восторга зрителей, которые так хлопали и кричали, что, казалось, дрожали
стены театра.
Пользуясь своим удалением от мест кровопролития, пользуясь
общим бедствием князей, отнимают у них власть законную, держат их в
стенах своих, как в темнице, изгоняют, призывают других и снова изгоняют.
Общая комната в гостинице; на задней и по боковым
стенам по двери, в левом углу от зрителей стол.
Медленно, медленно начинают кружиться
стены кабачка. Потолок наклоняется, один конец его протягивается вверх бесконечно. Корабли на обоях, кажется, плывут близко, а все не могут доплыть. Сквозь смутный
общий говор человек в пальто, уже присоединившийся к кому-то, кричит.
Судя по качке вагона и по стуку колес, поезд летит быстро и неровно. Паровоз тяжело дышит, пыхтит не в такт шуму поезда, и в
общем получается какое-то клокотанье. Быки беспокойно теснятся и стучат рогами о
стены.
Внутри церковь была так же ветха и сера, как и снаружи. На иконостасе и на бурых
стенах не было ни одного местечка, которого бы не закоптило и не исцарапало время. Окон было много, но
общий колорит казался серым, и поэтому в церкви стояли сумерки.
Эта
общая комната, хотя в ней и сидело теперь несколько человек, все почему-то невольно напоминала какой-то нежилой покой: совершенно голые
стены, голые окна, из которых в одном только висела, Бог весть для чего, коленкоровая штора, у
стен в беспорядке приткнулись несколько плетеных стульев, в одном углу валялись какие-то вещи, что-то вроде столовой да кухонной посуды, какие-то картонки, какая-то литография в запыленной рамке, сухая трава какая-то в бумажном тюричке, ножка от сломанного кресла…
Улица была почти уже запружена, поэтому несколько наиболее влиятельных личностей, пользовавшихся авторитетом между товарищами, желая предупредить неуместное столкновение с полицией, подали мысль отправиться на большой двор, чтобы быть таким образом все-таки в
стенах университета, не подлежащего ведению
общей блюстительницы градского порядка, — и толпа хлынула в ворота.
Мерный шум колес, мерные всплески воды о
стены парохода, мерные звуки дождя, бившего в окно каюты, звон стакана, оставленного на столе рядом с графином и от дрожанья парохода певшего свою нескончаемую унылую песню, храп и носовой свист во всю сласть спавших по каютам и в
общей зале пассажиров — все наводило на Меркулова тоску невыносимую.
Гостиная статского советника Шарамыкина окутана приятным полумраком. Большая бронзовая лампа с зеленым абажуром красит в зелень à la «украинская ночь»
стены, мебель, лица… Изредка в потухающем камине вспыхивает тлеющее полено и на мгновение заливает лица цветом пожарного зарева; но это не портит
общей световой гармонии.
Общий тон, как говорят художники, выдержан.
Мне не спится по ночам. Вытягивающая повязка на ноге мешает шевельнуться, воспоминание опять и опять рисует недавнюю картину. За
стеною, в
общей палате, слышен чей-то глухой кашель, из рукомойника звонко и мерно капает вода в таз. Я лежу на спине, смотрю, как по потолку ходят тени от мерцающего ночника, — и хочется горько плакать. Были силы, была любовь. А жизнь прошла даром, и смерть приближается, — такая же бессмысленная и бесплодная… Да, но какое я право имел ждать лучшей и более славной смерти?
После того, как он побывал в восьми домах, его уж не удивляли ни цвета платьев, ни длинные шлейфы, ни яркие банты, ни матросские костюмы, ни густая фиолетовая окраска щек; он понимал, что всё это здесь так и нужно, что если бы хоть одна из женщин оделась по-человечески или если бы на
стене повесили порядочную гравюру, то от этого пострадал бы
общий тон всего переулка.
Под
общий хохот она рассказала о своем посещении Васеньки на дому, о никелированной кровати и голубом атласном одеяле и о двух больших портретах на
стене — Владимира Ленина и Валентина Эльского.
В замке все приуныло. У коменданта составлен был совет. Пролом
стены, недостаток в съестных припасах, изготовления русских к штурму, замеченные в замке, — все утверждало в
общем мнении, что гарнизон не может долее держаться, но что, в случае добровольной покорности, можно ожидать от неприятеля милостивых условий для войска и жителей. Решено через несколько часов послать в русский стан переговорщиков о сдаче. Сам цейгмейстер, убежденный необходимостию, не противился этому решению.
У входа, где продавали билеты, столпилась целая
стена. Двое мужчин еле успевали сдавать сдачу и принимать бумажки. Не одни дешевые места разбирались очень ходко. Гул голосов и
общее возбуждение охватили ее.
Перед ним одна за другой проходили картины его детства, юности — прошедшей в том самом Петербурге, которого он даже и не видел теперь, но чувствовал за этими
стенами своей тюрьмы — заграничной жизни, привольной и сладкой жизни, перемены ощущений, подчас невзгод, но в
общем надежд и мечтаний.
Правда, и в нашу тюрьму, сквозь ее высокие
стены, проникает иногда веяние того, что люди невежественные называют случаем или даже роком и что является только необходимым отражением
общих законов, но потрясенная временно жизнь быстро возвращается в свое обычное русло, как река после разлива.
Электрические фонари разом зажглись, и их розоватый свет смешался с
общим тоном освещения. Свежий снег лежал на дорожках цветника, на ступеньках террасы, на крышах домов. Мраморные
стены храма отливали желтоватостью слоновой кости.
Отвернись на короткий час к
стене и вздохни, как бедняк, и мимо тебя совершится все к
общему счастию: все мы будем счастливы, и ты будешь на воле, и снова увидишь друзей в своем доме и сядешь с женою своей и с детьми на берегу моря в тени сикоморы и на столе твоем будут ароматные дыни, черноголовый зуй и розовый мормир.